87cd95e4     

Распутин Валентин - Пожар



Валентин Распутин
Пожар
Горит село, горит родное...
Из народной песни
1
И прежде чувствовал Иван Петрович, что силы его на исходе, но никогда
еще так: край, да и только. Он поставил машину в гараж, вышел через пустую
проходную в улицу, и впервые дорога от гаража до дома, которую он двадцать
лет не замечал, как не замечаешь в здоровье собственного дыхания, впервые
пустячная эта дорога представилась ему по всей своей дотошной вытянутости,
где каждый метр требовал шага и для каждого шага требовалось усилие. Нет, не
несли больше ноги, даже и домой не несли.
И предстоящая неделя, последняя рабочая неделя, показалась теперь
бесконечной - дольше жизни. Нельзя было вообразить, как, в каких потугах
можно миновать ее, эту неделю, и уж совсем не поддавалось ни взгляду, ни
мысли то существование, которое могло начаться вслед за нею. Там было что-то
чужое, запретное - заслуженное, но и ненужное, и уж не дальше и не видимей
самой смерти представлялось оно в эти горькие минуты.
И с чего так устал? Не надрывался сегодня, обошлось даже и без
нервотрепки, без крика. Просто край открылся, край - дальше некуда. Еще
вчера что-то оставалось наперед, сегодня кончилось. Как завтра подыматься,
как заводить опять и выезжать - неизвестно. Но оно и в завтрашний день
верилось с трудом, и какое-то недоброе удовольствие чувствовалось в том, что
не верилось, пусть бы долго-долго, без меры и порядка ночь, чтоб одним
отдохнуть, другим опамятоваться, третьим протрезветь... А там - новый свет и
выздоровление. Вот бы хорошо.
Вечер был мякотный, тихий... Как растеплило днем, так и не поджало и
вроде не собиралось поджимать. Мокрый снег и по твердой дороге продавливался
под ногами, оставляя глубокие следы; продолжали булькать, скатываясь под
уклон, ручейки. В загустевших чистой синью бархатных сумерках все кругом в
это весеннее половодье казалось затопленным, плавающим беспорядочно в
мокрени, и только Ангара, где снег был белее и чище, походила издали на
твердый берег.
Иван Петрович добрался наконец до дому, не помня, останавливался,
заговаривал с кем по дороге или нет, без обычной боли,- когда то ли
обрывалась, то ли восставала душа,- прошел мимо разоренного палисадника
перед избой и прикрыл за собой калитку. С заднего двора, от стайки, слышался
голос Алены, ласково внушающий что-то месячной телочке. Иван Петрович скинул
в сенцах грязные сапоги, заставил себя умыться и не выдержал, упал на
лежанку в прихожей возле большого теплого бока русской печи. "Вот тут теперь
и место мое",- подумал он, прислушиваясь, не идет ли Алена, и страдая
оттого, что придется подниматься на ужин. Алена не отстанет, пока не
накормит. А так не хотелось подниматься! Ничего не хотелось. Как в могиле.
Вошла Алена, удивилась, что он валяется, и забеспокоилась, не захворал
ли. Нет, не захворал. Устал. Она, рассказывая что-то, во что он не
вслушивался, принялась собирать на ужин. Иван Петрович попросил отсрочки. Он
лежал и вяло и беспричинно, будто с чужой мысли, мусолил в себе непонятно
чем соединившиеся слова "март" и "смерть". Было в них что-то общее и кроме
звучания. Нет, надо одолеть март, из последних сил перемочь эту последнюю
неделю.
Тут и настигли Ивана Петровича крики:
- Пожар! Склады горят!
До того было муторно и угарно на душе у Ивана Петровича, что
почудилось, будто крики идут из него. Но подскочила Алена:
- Ты слышишь, Иван? Слышишь?! Ах ты! А ты и не поел.
2
Орсовские склады располагались буквой "Г", длинный конец которой
тянулся вд



Содержание раздела